Различие между фолкзнанием и наукой состоит в том, что первое отдает первенство экологическому разрыву между популяциями – в большей степени. Чем репродуктивному разрыву. Обычно один согласуется с другим. С введением репродуктивного критерия видам придается статус более высокий, выходящий за рамки локального сообщества. Только если вид определяется с точки зрения вечности и признается постоянным, достижима истинная система.
Наиболее полная форма это воззрения, Systema naturae, которая выросла у Линнея за время его жизни из памфлета на несколько страниц в многотомное издание, управлялась двумя простыми, но плодотворными идеями. Первая – каждый вид происходит из семени или яйца различной природы, отличного от всех других. Вторая – все виды природы должны и могут быть упорядочены в жесткую и гомогенную иерархию, устроенную пирамидально через классы, порядки, роды.
Гл. 7. Природа рода
Есть ошибочные мнения о развитии науки в Ренессансе и роль Чезальпино. 1) Мол, опыт гербалистов… Нет, гербалисты для развития таксономии сделали довольно мало – у них перечисления по алфавиту. А Чезальпино выявлял интуитивно постигаемые регулярности, исследовал морфологически и логически. 2) подразделяя флору на деревья и травы, вовсе не следовали Аристотелю – это обычное фолктаксономическое деление, есть в Китае и Мезоамерике, - просто обыденное выделение жизненных форм. 3) Чезальпино представлял ценность плодов и семян совершенно иначе, чем Аристотель. У А. организм не определяется целиком семенем, играют условия среды. А. не принимал телеологический тезис редукции организма к существенным частям. А Чезальпино видел ведущую роль фруктификаций (=плодоношений) и производил рационалистическую редукцию и говорил о роли фруктификаций в естественной схеме вещей. Естественная схема – контакт между божественной вечностью, рациональным порядком, и актуальным, материальным, несовершенным на земле. Фруктификации - проявления рационального порядка в нерациональном, божественные субстанции, проникшие в материальный мир. Растение является материальной реализацией фруктификации. Таксономический порядок не идентичен ни с порядком вечным (материально индифферентным), ни с порядком чувственным ( порядком вещей по здравому смыслу и их различному материальному облику). Выделение функциональных ценностей ведет к исключительно чувственной реальности. Для Чезальпино это не фундаментальное соображение, скорее, он заключает о рациональности, заложенной Богом, на основании материальных следов. Таким образом, имеются только числа (numerus), позиции (situs) и фигуры (figura) семян и других избранных органов цветка – только они указывают на истинную, сущностную таксономию.
Различия признаков в зависимости от климата, почвы, условий обитания или вмешательства человека – признаются акцидентальными и не включаются в разграничения, зависящие от существенных свойств. Качества текстуры, запаха, вкуса и цвета являются частными вариациями и могут использоваться только как дополнительные к истинным – числу, положению и фигуре.
Итак, работает с признаками фруктификаций, поскольку их признаки достаточны для упорядочения таксонов, поскольку информационное наполнение фруктификаций достаточно детально и делает излишним обращение к другим частям. Так что, когда фруктификации неизменны, различия в других частях считаются акцидентальными и не учитываются. (Это, как понятно, пойнт молекулярной биологии в радикальном её изводе – что различия ДНК делают излишним изучение прочих частей). Но это не означает, что другие части растения игнорируются. Внимательное наблюдение различий в этих частях может привести к открытию различий в фруктификациях (1583:9). Кроме тотго, некоторые разделения (семейств) могут предварительно делаться на основании различий в иных признаках, нежели фруктификации.
Информационная ценность фруктификаций не прямо дедуцируется из первопринципов. Фрагменты соображений из здравого смысла. «Растения почти бесчисленны. Образуем промежуточные роды, удаленные виды, используем зримое сходство форм (1583). Некоторые группы нельзя возвести к первопринципам, образуют genera innominata у Чезальпино (eide anonyma Аристотеля). Особую проблему составляло перенос интуитивных и здравосмысленных знаний о растениях в такую рациональную систему. То есть приписывание растениям, определенным по новой системе – «древних имен». Эмпирическая интуиция не может быть уверена в исчерпывающем характере и недвусмысленности уровня подчиненных семействам родов. (Это все разговор о разной морфологии – европейские виды могут быть изучены по всей полноте морфологии. Экзоты появляются фрагментами – части морфологии – как их вставить в систему).
Чезальпино строил дихотомии, хотя некоторые стадии деления давали более чем две альтернативы. На каждой стадии фруктификации выстраивались в оппозицию по числу, положению и фигуре. Но эти оппозиции не имели характера логических возможностей. Некоторые позиции просто маркируются отсутствием числа, положения или фигуры. Это не логическое деление растительных групп, только практическое руководство по различению растений.
Позднее систематики очистили ситуацию, убрав проблему классификации даже еще дальше от неоаристотелевской концепции. Во второй половине 16 века работу Чезальпино игнорировали, хотя его новые таксоны часто цитировались: считались приоритетом новых видов, а не объяснительными системами. Каспар Баугин. К примеру, знал работу, но не понимал и думал, что она только путает студентов-ботаников. Исключением был Joahim Jung (Jungius). Учился в Падуе. Был под влиянием Чезальпино и Галилея. Пытался развивать систему Чезальпино в духе Галилея. Юнг, однако, отличался от Чезальпино и Галилея в том. что не использовал дедукцию – логические деления или геометрические соображения – кА средство решения эмпирических проблем. Подобно Гарвею, который также учился в Падуе, Юнг отказался от центрального догмата логического метода, выраженного в работах великого падуанского аристотелика Giacomo Zabarella. По мнению Забареллы 1608, логика есть инструмент. Который нам помогает приобретать знания о вещах. Однако это приобретение происходит двумя путями. Только первый из которых восприняли Гарвей и Юнг. Как метод обучения, цель логики есть достижение знания без двусмысленности; как метод открытия используется для получения нового знания, инструмент для получения неизвестного из известного. Для Юнга и Гарвея исследование частных научных проблем было обязательно связано с индукцией из опыта. Хотя Гарвей и Юнг были хорошо знакомы с работой Бэкона, их взгляд на индукцию остался целиком аристотелевским: достигается увеличением чистоты наблюдения (Юнг) или повторным опытом (Гарвей). (Можно обратить внимание: никаких сложных методологий по поводу опыта у них не было, не более, чем у Парацельса.) Примеры представляют сами себя, из этой отправной точки научное исследование может проверять предшествующие теории, отметая ложные. Но в целом Гарвей (1653) полагается на аналогию экстраполяции и аргументации от непосредственных чувственных данных, Юнг также смотрит на геометрию. Юнг понимает научный метод как критический, doxoscopus, комбинируя логику и опыт.
Лишь внешние логические принципы восприняты Юнгом у Оккама. Внутренне исследование этого врача более сложное – полный синтез разных опытов, начитать с наибоеле очевидного и двигаться к темному и запутанному, разрешать проблемы противоречивого опыта в конечных комбинациях элементарных принципов. Эти принципы – в отличие от Галилея – не математические принципы открытия, которые позволяют ученому-естественнику создавать абстракции без вторичных качеств и так схватывать «реальность» более основополагающих физических форм. Скорее, это в более узком смысле принципы чувственного опыта, чье математическое выражение должно быть сконструировано после фактов. Тогда как для Галилея геометрия Евклида составляла (частичную) модель реальности, для Юнга структура «геометрической» модели – в химии, как в естественной истории. Невозможно ментальное предвосхищение эмпирических обобщений. Невозможно признать искусственные эксперименты подтверждением или отвержением a priori мыслимого. Таким образом, не существует концепции «закона природы» или «научного метода» в смысле Галилея и в современном. Но если математические формулы не составляют синтаксис и семантику юнговской книги природы, по крайней мере геометрия снабжает ее алфавитом. И по этим причинам мал вклад Юнга в развитие натуральной философии. Но в естественной истории эти методы были более плодотворны. Аристотелев космос был построен на биологической модели, а не как модель инертной субстанции. Лекции Юнга по ботанике были изданы после его смерти. Подобно Чезальпино, он оговаривается, что вариации текстуры, цвета, запаха, вкуса, медицинских свойств, местообитания и времени размножения – несущественны, но в отличие от Чезальпино – что число цветков и плодов – тоже. Забытая было система Чезальпино повлияла, однако, на очень известного ботаника (и впервые – не врача) Дж. Рея. Рей частично следует Чезальпино, говоря, что классификация не должна следовать функциональным и экологическим критериям.
В Historia plantarum 1686 Рей развивает свою систему, основанную на морфологии Юнга. Полагал, что за 6 дней Бог создал все виды растений, а с тех пор они варьируют неопределенным и бесчисленным множеством в цвете, запахе, окраске и пр. Гибридизация происходит только между видами одного рода. Таблицы Рея напоминают логические ключи Чезальпино. Ривинус в Лейпциге (Bachmann) предложил изящную систему по венчику. Рей: т.к. мы не знаем сущности вещей, вместо существенных признаков иногда могут использоваться акцидентальные. Его аргументы – отчетливо обладают сходством с системой Локка (Essay 1689). Рей: мы не знаем сущностей, наши чувства не дают о них знать, знаем только так, как вещи воздействуют на наши чувства, сущности вещей – нематериальные формы… Ray 1696. Классификация Турнефора более логически элегантна, чем у Ривинуса. Рей колебался, но все же пришел к выводу, что фруктификации предпочтительнее иных частей. Рей следует Локку, отклоняя реальность сущностей как непознаваемых. (Ботаника и конкретно таксономия – это та область человеческой деятельности, где вопрос о сущности, ее наблюдаемости, универсалиях и пр. (=философские) вопросы являются реальными. То есть от решения их зависит тот или иной способ действий. И в этой области были свои научные открытия, свои великие свершения – и глубокие поражения. Таксономия – это область человеческой деятельности, где самые реальным образом проверяют философию.) Но Рей все же полагает. Что проявления сущности в индивидах могут намекнуть на их принадлежность, и верит в возможность познания сущностей высших таксонов. Локк в этих пунктах неумолим – сущности непознаваемы, а высшие таксоны являются несуществующими общими понятиями, иллюзиями, возникающими из обыденного языка. У Рея морфологическая интуиция дает более явные знаки естественной согласованности, чем философские принципы.
Турнефор следовал Декарту: 1637 Рассуждение о методе: не может существовать понимание без высоко развитой художественной фантазии, воображения. Турнефор 1694: изучение растений невозможно без художественного воображения. Турнефор уверен, что его система укоренена в реальности. Ищет разрешение конфликта между разумом и изменчивым восприятием. Точка взаимодействия между природой и искусством – род. До Турнефора родом называлась любая группа. Включающая 2 и более видов. Начиная с Тунефора род обозначает только концептуально фиксированнай и чувственно единый уровень реальности, представляющий собой логический (!) ранг непосредственно над видами, но который в то же время чувственно (!) сливается с видами и проявляется как букет (!) морфологически сходных индивидов. Сначала описываются интуитивно понятные роды с явными фруктификациями. Потом – по закону достаточного основания – должны быть описаны прочие, разрыв заполняется какими находятся признаками – природа не терпит пустоты, и пустота затягивает любые признаки. Работает декартово положение: если Бог не обманывает нас относительно видимых частей плана природы, он должен дать нам основания думать неким образом и о целом.
Фруктификации используются чаще, чем иные части – не потому, что более важны, а потому, что более сложны морфологически. Фруктификации не всегда соответствуют интуитивно выделяемым группировкам – что понимали и Чезальпино, и Рей. Развитие системы шло при все новых попытках разрешения противоречия между искусством систематики и интуитивно понимаемой природой. Многие растения – включая водоросли, мхи и грибы – не имеют видимых фруктификаций. Их следует диагностировать по иным частям. По Турнефору – Бог создал совершенную логическую систему, а «естественная» система, создаваемая разумом – лишь приближение к ней.
Первым придумал концепцию важности органов репродукции – Чезальпино. Турнефор тоже их использовал, но он не верил, как Линней – что возможные вариации паттернов органов фруктификации способно отобразить все вариации природы. Именно Турнефор установил фруктификации в качестве успешного натурального оснвоания для системы. Он сомневался лишь, что этот базис достаточно полон.
У Линнея система должна была быть совершеннее чем у Турнефора6 каждому роду поставлена в соответсвие математическая формула, Линней верил в эпистемологическую рациональность своей системы. Эти формулы дают гомогенный в неком отношении ряд родов; «если мы сможем прочесть эти растительные письмена, научат нас признакам растений, которые начертаны рукой Бога». Л. 1732. Линней выбрал 4 части в цветке и 3 в плоде (чашечка, венчик, тычинки, пестик, околоплодник, семя, цветоложе). Каждая из 7 частей фруктификаций подразделяется на много элементов (7 для чсашечки, 2 для венчика и т.п. – по 3 для тычинок и пестика, 8 для околоплодника, по 4 для семени и цветоложа). Всего 31 элемент. Каждый разлагается на 4 аналитически измерений: количество, конфигурация, расположение, пропорция. Всего 3884 признака для рода. Эти родовые структуры представляют все, что может существовать, может быть реализовано. Тогда существовало около 10000 видов в нескольких сотнях родов. (То есть система Л. Могла «предсказывать» разнообразие - благодаря работе с морфологией)
У Линнея (в противоположность Турнефору) каждый род должен был обладать уникальной фруктификацией. У Турнефора некоторые рода определялись «вторичными» признаками, не фруктификациями. Линней: классификация есть замысел Бога, совершенный и ясный, прекрасный и отчетливый. У Линнея его сущности более похожи на Платоновы universalia ante rem, вечные формы без материального воплощения.
Линней первым сделал содержательным использование фруктификаций в ботанике. Род – первый уровень, на котором паттерн фруктификаций является стабильным. Род поэтому – основная онтологическая и эпистемологическая единица теоретической ботаники. Роды представляют собой вечные способы реализации Божественного замысла о живом мире. Придавая онтологическую первичность роду и формальной причине, Линней вернулся к Аристотелю. По Аристотелю, виды представляют собой реализацию некой неоформленной родовой материи. В этом заключается причина теоретического положения родов, имеющих более высокую научную значимость – по сравнению с практическим положением видов в системе.
Отбросив ключи Рея и др. 16 и 17 в. как рационально неприемлемые, Линней принял классификацию Ривинуса и особенно Турнефора. Но: Линней считал, что истинная система единственна. Поддерживал точку зрения Чезальпино, что роды предшествуют видам, это первая категория, виды – уже следующая. Нужно было, чтобы обосновать существенность признаков. По поводу морфологии: конечно, Линней обращал внимание и на общий габитус и на многие признаки, кроме фруктификаций. Он утверждал, что этого не достаточно – отказ от ведущей роли фруктификаций приведет систему к хаосу; признаки хабитуса не могут быть достаточным основанием для суждения о месте в системе. Габитус позволяет сформировать первые интуиции и эмпирически усмотреть род в природе, а фруктификации позволяют установить точные границы рода. И до Линнея изучали генеративные структуры, но они были лишь одними из многих, или имели указующую, направляющую роль, не были исключительными. Как следствие, у Линнея процессы генерации (образования родов) и специации несколько различны – виды есть реализация родов, с вариациями и пр. Но по сравнению с Дарвином, Ламарком, Бюффоном у Линнея были очень странные идеи о специации. Генеративные силы в мире Линнея находились не в индивиде, а в роде. Род не являлся материальной функциональной целостностью. У Линнея принцип жизни, как и у Чезальпино, размещался в мягких внутренних частях растения. Далее «натурфилософские» спекуляции о мужском твердом и женском мягком, сердцевине и покровах. Гибридизация происходит между разными родами. Это важный источник «видов» - то есть из ограниченного числа родов происходит очень много видов посредством разнойт гибридизации. Роды занимают место в раю, который составляют основные, базовые фолктаксономические группировки в локальном окружении (локальные фауны и флоры), так что рай оказывается идеальным локальным окружением (пригодным для всех, локальным и универсальным). Рай = райский сад, рядом находят себе идеальное место существования все виды, на земле рассеянные в разных областях и лишь частично получающие необходимое дл произрастания.
Научное отступление
От Чезальпино до Рея уровень смейтсва постепенно становился в Европе центральной точкой классификации. Турнефор выделял классы и секции – как искусственные категории. В служебных целях. Линней с его фиксированной морфологией типы строения фруктификаций обозначал как высшие таксоны – логично, метафизически хорошо обосновано, интуитивно подтверждается. В работах Л. уделено большое внимание именно высшим таксонам.
Зоология отставала. Геснер некоторые роды рыб описывал на манер Кордуса – De Anthiae prima specie, De Anthiae secunda specie etc.
Отношение внешней анатомии животных с их внутренними функциями много более явно для нас, чем с растениями. Разделение внешне морфологии и внутренней анатомии. Такое очевидное у растений – много проблематичнее у животных. Жизненные формы позвоночных (четвероногие, рыбы, птицы и пр.) остались высшими таксонами животных по крайней мере до 19 в. То есть интуитивно-хорошее понимание функционирования животных привело к тому, что и выделяемые жизненные формы таксономически осмысленны. Последовательное развитие фолкбиологических жизненных форм было основным направлением развития зоологии, только – со специализацией. Компендиумы Рея и Геснера – сложение нескольких монографий. Некоторые авторы занимались только одной жизненной формой – Rondelet 1554, Belon 1555 рыбы и птицы. У Линнея эти жизненные формы стали классами.
Как репродукция служит фундаментальным признаком для растений, так питание – у животных. Передвижение = «органы поиска пищи». Возникающие противоречия. Нет устойчивых диагнозов для родов в зоологии, признаков, которые всюду характеризовали бы роды.
Отличия Бюффона от Линнея – нет единообразной логической диагностики, нет выделенного ранга – для Б. род и семейство практически одно и то же. Б. переинтерпретировал схему Л. Как реальную, пространственно-временную. Б. подчинял анатомию внешней морфологии, делал локальные исторические реконструкции по видимым функциям и – его эпистемологическое кредо – объяснять только видимым, без скрытых факторов.
Согласно Адансону, именно Бюффон был тем, кто первым предложил проект естественного метода. Выведение предковых групп из очевидных внешних признаков. Декандоль отметил, что естественный метод Адансона был существенно линнеевским. Бюффон развивал феноменологический порядок, исходящий от функциональной анатомии, с особенным вниманием к промежуточным формам.
Наука, символизм и здравый смысл
Палеолитическая метафизика лишь постепенно вытесняется неолитическим здравым смыслом, рожденным цивилизацией. Антропологи показывают, как социальные и биологические классификации определяются культурой.
Магия и наука равноосмысленны как объяснительные системы – с определенной точки зрения, они различаются по практическому выходу, относительно уровня здравого смысла в целой культуре. Цитируется Фейерабенд. Гиртц – здравый смысл культурной системы. Деревья классифицируют. Потому что древесина полезна, яды – потому что разные лечения.
Аристотель сравнивает животных и растений, голову и корень. Это – попытка ухватить общность функциональности, пронизывающую все живое. Рассуждения о сердце растений. Мягкой женской внутренности их и пр. потом, с развитием. Составили основу проблематики биологии в 17-18 вв. Гарвей просто перевернул эту проблему, считал первопринципом растения то, что с Аристотеля называлось у растений сердцем – переход от корня к ростку. У животных отыскивал аналогии этому. Чезальпино, следуя Аристотелю, отрицал сексуальность у большинства растений. Сомневался, что все растения происходят из семян (а все животные – из яиц) – в отличие от Гарвея.
Гарвей говорил о великой мистерии развития животных, о том, что целое предшествует частям (1653, цит. Атран стр. 228). Известны его метафоры о сердце как насосе и о клапанах в венах – сравнение с блокировкой ворот. Кажется, механистические аналогии здесь используются скорее как педагогический прием и не имеют мета-теоретического значения.
Механицизм и атомизм, несомненно, занимают важное место в 17-18 вв. в рассуждениях о строении живых существ. Сравнение растений и животных было доминирующим в дискуссиях – Рей 1674, Гарвей 1653. Олстон 1754 при сравнении характеристик формулирует6 растения есть перевернутые животные. Подобно натуральным философам, эти естественные историки верили в единые силы, управляющие органической и неорганической природой.
Сложилось ренессанское представление о живой природе, концепция: жизнь есть рациональная организация, чья особая органическая природа может быть механически обесцвечена, расшифрована, но никогда полностью не исчезнет.
Провал картезианской программы не был полным ее отрицанием. Была отвергнута только сильная ее версия, которая стремилась из логических форм дедуцировать решительно все свойства любого «движения». Более умеренная форма картезианства была принята Реем. Турнефором, Линнеем и многими другими. Логическая форма слабой версии характеризовалась положением: Всё есть часы.
Известен атомизм и скрытый механицизм английской ( в большей степени, чем континентальной) философии, особенно работы Бойля, Ньютона и Локка - что сподвигло натуралистов склониться к материалистическому взгляду на единство природы. Но эпистемологический синтез естественной истории был в кризисе. Концепция вечных неизменных видов блокировала развитие двух космогоний – земли и жизни. Под сомнением были причинные основания классов, семейств и родов. Первым этими проблемами занялся Бюффон.
Эпистемология научной программы Бюффона может быть понята в контексте широкой метафизической доктрины Ньютона Аналогии Природы (Ньютон 1714) и методологической процедуры «правило аналогий» (Локк, 1689). Благодаря концепту аналогии возникает возможность построить цепь постепенных превращений форм одного естественного вида в другой. Не существует происхождения видов, скорее, все виды образованы разной аранжировкой первичных сущностей (атомы – делают молекулы). {Это – то, чем пыталась быть генетика – по замыслу}
У Ньютона цепь бытия вовлекает природу в непрерывный процесс перекомбинирования. Ключевой элемент – сила притяжения. Силы разные: тела привлекают друг друга силами гравитации, магнетизма и электричества (Ньютон, 1730, Оптика).
Локк превозносит методологическую силу аналогии в природе. Мы не можем быть уверены в том, для чего нет прямого чувственного опыта.
Бюффон, кажется, начал брать положения Локка и Лейбница. Следуя Лейбницу, Бюффон не был сторонником натурфилософии аналогий. Бюффон вслед за Аристотелем считал процессы роста-развития самыми важными. Сравнивал рост растений и низших животных – и некоторых неорганических тел.
Эпистемологическая проблема заключалась в том. что ни из Линнеевских видов, ни из Ньютоновых притяжений не следовал закон последовательности.
Таксономические виды сводятся во вневременные классы, и нет темпоральных условий для проявления гравитационных сил. Бюффон рассматривал концепцию охлаждений Земли, изменений климата, взял концепцию жара у голландского Бургава, это давало ось причинных изменений в истории. Концепция дегенерации видов. Виды находятся в жарких областях, мигрируют в холодные и дегенерируют. В развитии мира встречаются нерегулярности, неправильности, которые ответственны за образование «экзотических» таксонов (броненосец, панголин и пр.). Тем самым Бюффон отвергал предсуществование полного набора видов – раз виды – в том числе и о. что дегенерировало и изменилось. И Б. отвергал стабильное существование ньютонианского мира. Отдельные ветви происхождения могут находиться в разных эпохах происхождения, разных эпохах охлаждения земли. Да и вся солнечная система изменяется с потерей тепла. Такая макрокосмогония.
Детронизация человека
Аристотель – глобальная кодификация фолкнауки. Бюффон. Уже на пути от Декарта к Дарвину – все же сохранил своб науку в границах повседневной интуиции и видимых причин.
С точки зрения Кювье, отказ от феноменологических оснований решения проблем Аналогий в природе повлечет за собой и отказ от ньютоновской программы естественной истории. Потрачены большие усилия – Рей, Линней – на приспособление и совмещение картезианства с естественной историей.
Дарвин как бы сказал: дайте мне первый вид, и я добуду остальные. Дарвин следовал Канту, когда отказался от вопроса, каким образом следует выводить живое из механических причин. Эта – дарвинова – научная программа менее амбициозна, чем картезианство (Декарт: дайте мне протяженность и движения, и я построю мир).
Эта работа началась с критического взгляда на широко распространенную индуктивистскую концепцию возникновения таксономии. Естественная история возникает не как накопление обыденных знаний, но как развитие высоко специализированных научных программ.
Спор между башлярдистами и логическими позитивистами в 60-х. О роли аналогий – согласились на их педагогической и психологической значимости для открытия и обучения, но не на методической роли. Антииндуктивисты просто не приняли провозглашаемую индуктивистами цель научного знания: с их точки зрения, наука – много большее, чем только очищение набора чувственных впечатлений. Это – противостояние двух антропологий. Индуктивсты следуют «интеллектуальной» антропологии Конта, Кондорсе, Тэйлора и Фрезера. Зачатки рациональности в верованиях примитивных племен. Антииндуктивисты следуют «психо-социальным» антропологам – Дюркгейм, Леви-Брюль, считали примитивный менталитет рационально дефектным. Тэйлор и Фрезер – постепенное очищение обыденных знаний путем индукции. Дюркгейм, Леви-Брюль – примитивные верования и наука – разные виды, а не разные степени одного и того же. Народные верования проявляются в мифах, религиях, доктрине сигнатур и «великой цепи бытия».
Однако факт: здравый смысл является жестко детерминированным культурным конструктом, значительно более прозаическим, чем доктрины и боги схоластов. Фолкбиология может более или менее прямо находиться в основе концепций «великой цепи бытия», или утверждать существование разрывов в живом мире (= таксонов).
Из фолкбиологических соображений и категорий выстраиваются более разработанные когнитивные схемы, такие как scala naturae. Но такие разработки делаются только с помощью концепций второго порядка, налагающихся на концепции первого порядка. Есть различие между концептами первого уровня, которые продуцируются фолкзнанием с помощью здравого смысла – и несимволическими концептами второго порядка, которые развиваются в соответствии с когнитивными закономерностями (внутренняя согласованность, непротиворечивость и пр.)
Цель символизма, в отличие от науки – не расширение фактуального знания, решения парадоксов феноменологии, решение интересных концептуальных паззлов. Символизм ищет вечных истин. В противоположность ему, наука ищет источники ошибок, чтобы тем самым элиминировать незнание.
Дерево знаний растет на солидном фундаменте здравого смысла – как две больших независимых ветви. С одной стороны – к относительно свободному развитию символизма. С другой стороны – в направлении упрощения, это ростки развивающейся науки.
От Аристотеля до Дарвина спекулятивная программа развития естественной истории объясняла отношения между элементами в рамках трех аналогий: 1) человек как совершенное животное; 2) растение как перевернутое животное; 3) организм как микрокосм. Собственные работы Аристотеля концентрируются на первой ведущей аналогии – в сравнительной анатомии, которая служит основой для развития таксономии. Описание использование аналогий Гарвеем – в его попытках обосновать его взгляды на половое размножение, «все из яйца», исследовал человека – и распространял выводы на всех «бедных родственников» человека – животных. То есть аналогия есть средство применить полученные результаты к классу явлений.
Полная программа естественной истории, однако, зависит от развития тезиса (3). А., Чезальпино, Гарвей, Рей, Линней – все работали на этот тезис, им это надо, чтобы показать каждый вид развивается своим собственным путем, но следует неким общим закономерностям физических паттернов. С поворотом – когда гилозоизм сменился механицизмом, а теология наукой – целью стала физикалистская декомпозиция всех видов и сложных феноменальных форм в несколько общих и элементарных составляющих.
Только когда натуральная философия достаточно развилась, успех пришел и в естественную историю – появилась возможность причинных объяснений и каузального закона об общей унифицированной теории для всех живых существ. Тогда удалось интегрировать на прочных основаниях растений с животными.
Исследования по ньютоновской программе (3) связаны с 1 и 2. Загадкой остается не происхождение растений животных человека, но происхождения жизни как таковой.
Здравый смысл – часть человеческой натуры. Специальные формы знания, образуемые универсальными когнитивными операциями. Это – несомненные знания. Кажется, что есть привилегированные пути развития здравого смысла. Переинтерпретация мифов в частные спекулятивные научные программы. Происхождение линнеевских рангов: genus summum, intermedium, proximum, species, individuum. Атран сомневается, что это просто заимствование из схоластики, как считали Daudin 1926, Larson 1971. Скорее, это основано на здравом смысле. Таковы родовидовые названия в любой фолктаксономии.
Обзор значения разных рангов. Классы – общий характер поведения группы – в смысле ее «расположения» в природе. Жизненные формы. Основные варианты реализации базового плана строения. Семейства – в большей степени эвристические, чем теоретические концепты. Роды: малые семейства, мельчайшие нетехнические сорта, в рамках которых может идти гибридизация видов. Несколько видов сходного образа жизни, одна адаптация внутри уровня семейства. Виды, скрещивающиеся морфогеографические сообщества организмов. Виды реально существуют как симпатрические группы.
|||(Вообще же, если желательно бить Атрана – то за понятие здравого смысла. Оно неоперационально – мы можем выяснить, является ли такое-то положение аристотелевским или демокритовским, или что входит в концепцию Дарвина, а что – Ламарка. Но не существует способа обосновать, что нечто – «здравый смысл», а вот это – уже нет. Если такие развитие теоретические конструкты, как вся Аристотелева метафизика, относятся к здравому смыслу – туда может быть погружена (и оттуда отнята) совершенно любая идея. То есть автор, возможно, прав, и он нарисовал очень красивую и убедительную картину – но работать с ней невозможно, То есть – что является интуитивным, а что контринтуитивным, зависит от конкретного состояния данной культуры, а не является универсалией – а Атран хотел бы мыслить здравый смысл именно как универсалию, применимую к любым культурам и – часть человеческой природы).
Наука – локальный феномен, в отличие игры или музыки, связана с одной культурой.