-- Обзор того, что такое рационализм, натурфилософия, потом позиция Ганнемана, подчеркивается эмпиризм, поскольку Ганнеман говорит о жизненной силе - небольшой обзор витализма в 16-19 вв. В общем, небольшой обзорчик.
**
Вл. Карпов, Шталь и Лейбниц. Шикарная работа - Карпов очень хороший историк науки. "Имя Шталя, славного в свое время врача, родоначальника витализма..." И в таком штиле до конца. На фоне разбора философии Декарта и Гассенди - что привело к Шталю. Что приятно - почти все монографии современные, какие по Шталю можно достать, самым занудным образом посвящают сотни страниц его плохому характеру и вражде с Гоффманом. Здесь же речь об идеях - и потому это можно читать с интересом. "Слова: механизм, ... машина, в большом ходу, но трудно найти правильное определение этих терминов. С понятием механизма соединяется представление об определенной фигуре, размерах, известной способности к движению.. Но такой объект никогда не стремится к опредлению цели... В понятие механизма не входит понятие целесообразной деятельности"
Странная штука - как раз механизм очень явно подстроен под внешнюю цель. Далее - об отличиях от оргназима. Пункты разделения с машиной, с химическим соединением. Главное - отношение к смешиванию - удерживание телами индивидуальности. Стиль Шталя очень многословный и путаный, а тут Карпов всё сводит к немногим пунктам. То есть это лучше, чем читать самого Шталя. Рассуждения о душе как цели тела.
**
Розов в книге (Розов Горохов Степин Философия науки и техники) выделяет отдельно коллекторские научные программы - одна из немногих попытко хоть как-то со стороны методологии обиходить неаналитические науки. "В свете изложенного рационально выделять в составе науки две группы программ, функционально отличающихся друг от друга. Программы первой группы задают способы получения знаний, т. е. собственно исследовательскую деятельность. Мы будем называть их в дальнейшем исследовательскими программами. Программы второй группы – это программы отбора, организации и систематизации знаний, о которых уже шла речь выше. Для краткости мы будем называть эти программы коллекторскими (от латинского collector – собиратель)."
И сразу выясняется, что эти программы несводимы к тем, которые описывают деятельность "физиков". И тем самым огромное количество наук - а они несомненно науки - работают по иным принципам, чем это заявляется "для всех наук" - на примере Галилея, Ньютона и Эйнштейна. Разумеется, Розов этот вопрос отлично понимает: " Существуют ситуации конфликта исследовательских и коллекторских программ. Одним из продуктов такого конфликта является широко распространённое представление об идеальных моделях." Но он его, вопрос - никак не решает - он движется в поле описательном: вижу науки - смотрю на методы - говорю, какие, а уж как быть с этим в смысле понятийном, как устраиваться - это разговоры долгие и отдельные. Ничего особенного в этом нет - это довольно обычные мысли. легко приходящие в голову - особенного в них только их одинокость. Вот выговаривает это Розов - и почти никто больше, а уж книг понаписано - просто не сосчитать. А ведь этим простым наблюдением все демаркации, все понятия о науке, все представления. что к науке относится, а что нет - все под хвост тому же коту. А остальные. что ли. не видят? Ну, это видеть неудобно. Что тогда говорить, глядя в глаза физикам, которые сотни лет были в положении пионеров и классических примерных ученых? А у розова получается проговорить науку как самоподдерживающуюся традицию - что верно, но очень широко, потому что в этот невод вместе с наукой столько всего попадает, что не в сказке.
Отлично сказано: "Потребность в знании есть лишь бабушка науки, – писал наш известный литературовед Б.И. Ярхо, – матерью же является «потребность в сообщении знаний». «Действительно, – продолжает он чуть ниже, – никакого научного познания (в отличие от ненаучного) не существует: при открытии наиболее достоверных научных положений интуиция, фантазия, эмоциональный тонус играют огромную роль наряду с интеллектом. Наука же есть рационализированное изложение познанного, логически оформленное описание той части мира, которую нам удалось осознать, т. е. наука – особая форма сообщения (изложения), а не познания».