Крадин Н. Н. Проблемы периодизации исторических макропроцессов 2008
Формационный подход
К середине 1990-х гг. можно говорить о научной смерти пятичленной схемы формаций.
Теории модернизации
Сторонники теории модернизации выделяют, как правило, первобытную (доисторическую), доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную стадии развития. Переход от стадии к стадии они связывают с тремя революционными событиями: соответственно переходом к земледельческой экономике, созданием машинной техники и открытием новых видов топлива, информационной революцией.
Принято выделять несколько волн модернизации. Первичная модернизация затронула в основном общества Западной Европы XVI–XIX вв. К странам второго этапа модернизации обычно относят государства Восточной и Южной Европы, Россию, Японию и Турцию. Третий эшелон модернизации – современные страны Азии, Африки и Латинской Америки. Большинство из них так и находятся на «периферии» современной Мир-Системы. Некоторым удалось достигнуть определенных успехов на пути модернизации (Индия, крупные государства Латинской Америки). Наконец, часть стран («азиатские драконы») добилась серьезных достижений.
Особое место занимает вопрос – считать ли специфической формой модернизации создание системы социализма. По всей видимости, сложившееся после 1917 г. общество следует рассматривать как особую «негативную форму синтеза» (1) модернизирующегося традиционного общества с (2) отрицанием капитала, обусловленного влиянием марксизма (Афанасьев 1989; Фурсов 1995). Данное направление трансформации, по всей видимости, было предопределено (1) особой ролью государства в России; (2) слабостью институтов гражданского общества; (3) широким распространением вульгарного марксизма (смесь народничества с «революционных авторитаризмом»). В результате было создано антикапиталистическое по форме общество («государственный способ производства», «индустрополитаризм», «кратократия», «этократия» и т.д.), в котором структурообразующим элементом выступала, не собственность, а отношения власти-собственности, основной формой эксплуатации было не отчуждение стоимости, а отчуждение воли.
Неоэволюционизм
В своей основе данная теория также является однолинейной и придерживается традиции вслед за Г. Спенсером определять социальную эволюцию как «переход от относительно неопределенной, несвязной однородности к относительно определенной, связной неоднородности посредством последовательной дифференциации и интеграции» (Carneiro 1973: 90). Самая ранняя неоэволюционистская интерпретация основывалась на разграничении обществ по количеству абсорбируемой из внешней среды энергии. Л. Уайт выделял в культурной эволюции аграрную, топливную и термоядерную «энергетические революции». Он полагал, что в развитии человеческой культуры можно выделить два этапа: «примитивное» общество и цивилизацию (White 1949).
Одна из наиболее популярных схем была окончательно сформулирована уже в 1960-е годы американскими антропологами Э. Сервисом и М. Салинзом. Первой формой объединения людей, по их мнению, были «локальные группы» (bands). Они имели эгалитарную (от фр. egalite – равенство) общественную структуру, аморфное руководство наиболее авторитетных лиц. С переходом к производящему хозяйству (земледелию и животноводству) возникают общины и племена, появляются институт межобщинного лидерства, возможно, ранние формы системы возрастных классов (дети, подростки, юноши, мужчины, старики). Следующая стадия ? вождество (англ. chiefdom – подробнее об этой концепции см., например: Earle 1987, 1991; Крадин 1995). В вождестве возникает социальная стратификация, отстранение масс от процесса принятия решений. Позиции правителей вождеств основываются на контролировании ресурсов и перераспределении прибавочного продукта. С вызреванием государства центральная власть получает монополию на узаконенное применение силы. На этой стадии появляются письменность, цивилизация, города (Service 1962/1971, 1963, 1975; Sahlins 1968; Салинз 1999).
Эта схема впоследствии неоднократно уточнялась и дополнялась (см., например: Johnson, Earle 1987). Из нее, в частности, после нескольких дискуссий было исключено племя как обязательный этап эволюции. В некоторых работах исследователи предпочитают разделять уже сформировавшееся «индустриальное» государство (государство-нацию) и государство доиндустриальной эпохи. Часто для последних обществ вводят термины «архаическое» государство, «раннее» государство и т.д. Разработка теории раннего государства велась под руководством голландского политантрополога Х. Й. М. Классена. В состав участников проекта входили исследователи из различных стран Европы и Америки, и в том числе из бывшего Советского Союза (Claessen, Skalnik 1978, 1991; Claessen, van de Velde 1987; 1991; Claessen, Oosten 1996 и др.).
Концепция другого известного американского исследователя М. Фрида включает четыре уровня: эгалитарное, ранжированное, стратифицированное общества, государство. В эгалитарных обществах существуют отношения реципрокации и половозрастная дифференциация. В ранжированных обществах появляются редистрибуция и основанная на престиже дифференциация. В стратифицированных обществах деление на статусы дополняется неравенством доступа к основным экономическим ресурсам. Наконец, на государственной стадии появляются классы, частная собственность и эксплуатация (Fried 1967).
Ученик Л. Уайта, Р. Адамс рассмотрел эволюцию форм власти как последовательно увеличение контроля над энергией. Опираясь на типологию Э. Сервиса и М. Салинза, он создал более глобальную конструкцию, которая включала шесть уровней социальной интеграции: (1) локальная группа, (2) вождество/провинция, (3) штат/королевство, (4) национальный уровень, (5) интернациональный уровень и (6) всемирный уровень. Каждый из этих уровней был разделен на два параллельных потока – централизованные и согласованные единиц. Централизованные единицы примерно соответствуют уровням интеграции Сервиса ? Салинза, а в круг согласованных единиц Адамс включил различные объединения относительно слабой степени интеграции (от сегментарных линиджей и племен до ООН и международного суда). Уровни соответствуют друг другу. Например, на третьем уровне в разряд централизованных единиц были включены город-государство и королевство, а в группу согласованных единиц попали альянсы, религиозные объединения и формирования крестоносцев (Adams 1975).
Современные представления о социальной эволюции, как это показал в своем блестящем обзоре неоэволюционизма Х. Классен, значительно более гибки. Очевидно, что социальная эволюция не имеет заданного направления. Многие из эволюционных каналов не ведут к росту сложности, барьеры на пути возрастания сложности просто огромны, наконец, стагнация, упадок и даже гибель являются практически столь же обычными явлениями для эволюционного процесса, что и поступательный рост сложности и развитие функциональной дифференциации. Можно согласиться с его определением социальной эволюции как качественной реорганизации общества из одного структурного состояния в другое (Claessen 1989; 2000; Классен 2000). Не чужды для современного неоэволюционизма и идеи о многолинейности социокультурной эволюции (Классен 2000; Claessen 2002 и др.).
В отечественной науке неоэволиционистские идеи популярны в основном среди археологов и этнографов-антропологов, занимающихся проблемами политогенеза.
...В целом, подводя итоги рассмотрения наиболее популярных в последние десятилетия стадиальных теорий, необходимо констатировать, что различия между марксистами и теми школами на Западе, которые традиционно считались их оппонентами, во многом искусственные. Многие из марксистских историков докапиталистических обществ сейчас активно используют субстантивистскую терминологию и разработки неоэволюционистских антропологов. Напротив, в зарубежной политической антропологии все настойчивее проводится мысль, что генезис государственности сопровождался возникновением эксплуатации, стратификацией общества на классы управителей и производителей. Более того, в принципе нет структурной разницы между марксовой схемой «мегаформаций» и распространенным на Западе разделением на примитивные, традиционные, индустриальные и постиндустриальные общества (стадии).
Цивилизационный подход
Считается, что основные идеи циклического понимания истории были сформулированы еще в работах Дж. Вико. Однако наиболее четко данный подход впервые был изложен в книге Н. И. Данилевского Россия и Европа. В зарубежной науке безусловный приоритет принадлежит книге О. Шпенглера Закат Европы
Уже давно обнаружились слабые стороны цивилизационного подхода. Во-первых, не удалось выявить объективных критериев, по которым выделяются цивилизации. По этой причине их число сильно отличается у разных авторов (Уэскотт 2001), и возможны различные спекуляции (вплоть до сведения любого народа к особой цивилизации). Во-вторых, не верно отождествление цивилизаций с живыми организмами. Время существования цивилизаций различно, периоды взлета и упадка могут случаться неоднократно. В-третьих, причины генезиса и упадка разных цивилизаций различны. В-четвертых, цивилизационная уникальность не противоречит возможности распространения на них универсальных общеисторических закономерностей («осевое время», «глобализация» и др.).
Многолинейные теории
Промежуточное положение между линейными интерпретациями исторического процесса и цивилизационным (дискретным) объяснением истории занимают многолинейные теории (об их соотношении см.: Павленко 1996, 1997, 2002). В сущности, правильнее было бы говорить о различных измерениях мировой истории, которая разворачивается сразу в нескольких плоскостях. Каждое измерение отражает на своей координатной сетке соответствующие параметры жизнедеятельности социальных систем. Но только в совокупности (в соответствии с «принципом дополнительности») можно получить целостное представление о месте данного конкретного явления в рамках всемирно-исторического процесса.
Существует развитая многолинейная традиция, сформулированная в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса об азиатском способе производства (эти представления восходят к идеям Ш. Монтескьё). Первая концепция была сформулирована Марксом в Экономических рукописях 1857–1861 гг. в том месте, где он анализировал формы, предшествующие капитализму. Маркс выделил три формы Gemeinwesen: азиатскую, античную и германскую, которые можно интерпретировать как самостоятельные модели перехода к государственности. Вторая идея была сформулирована Энгельсом в Анти-Дюринге, где он, согласуясь с замечаниями Маркса, высказал предположение о двух путях становления государства ? восточном и античном. Позднее последнюю версию поддержал в своих работах Г. В. Плеханов, который рассматривал данные способы производства «как два сосуществующих типа».
Наиболее авторитетно билинейная теория была сформулирована в Восточной деспотии К. Виттфогеля. Для западного пути развития характерно формирование общества с частной собственностью, политическим равноправием граждан, ограниченным законами правовым государством. Наиболее ярко данная модель эволюции была воплощена в античных полисах. Некоторые исследователи прослеживают ее определенные признаки в обществах горских народов. Для восточного общества частная собственность имеет подчиненное значение, положение человека определяет его власть, место в иерархии управления. В обществе нет граждан, есть только подданные (Wittfogel 1957). Многие другие «азиатчики» – сторонники азиатского способа производства – также высказывались в 1950-е –1980-е гг. в поддержку билинейной теории (Э. Вельскопф, Ф. Тёкеи, М. Годелье, Л. А. Седов, М. А. Чешков и др.).
В последние два десятилетия ХХ в. эти идеи были развиты и скорректированы в соответствии с новейшими достижениями политической антропологии в работах Л. С. Васильева (1982, 1983, 1989, 1993 и др.). Васильев полагает, что генеральной линией социальной эволюции является процесс постепенной трансформации автономных общинных образований в вождества, а из них ? в ранние и затем ? в зрелые государства. Этот процесс происходил на основе монополизации доступа к управлению и контролю над производством и перераспределением. Так как власть и место в иерархии определяют статус индивида, частная собственность имеет подчиненный характер. В обществе нет граждан, есть подданные. В результате складывался государственный (Л. С. Васильев считает, что этот термин более удачен, чем термин азиатский в силу его универсальности) способ производства. Европейская структура (частнособственнический способ производства) представляет собой «мутацию», прообраз которой восходит к финикийской модели. Однако наиболее последовательно данный способ производства реализовался в античной Греции и Риме. Для этой модели общества характерны товарные отношения, частная собственность, политическое равноправие граждан полиса. Право было ориентировано на соблюдение законности и защиту интересов граждан. Это, в конечном счете, обусловило динамику развития Западной Европы и привело в Новое время к формированию правового государства и гражданского общества.
Другие исследователи конструировали более сложные модели. Они рассматривали азиатскую, античную и германскую общины и как последовательно более развитые формы Gemeinwesen, и как самостоятельные линии исторического развития. В таком ключе, например, написаны работы Ф. Тёкеи (1975, Tokei 1979) и Ю. В. Павленко (1987, 1989, 1991, 2002 и др.). А. И. Фурсов считает, что Марксовы Gemeinwesen являются стадиями последовательного освобождения субъектных качеств человека от его коллективного начала. Всемирно-исторический процесс развертывается в двух плоскостях: тупиковой азиатской, где система доминирует над индивидом и прогрессивной западной, где в каждой более высокой социальной формой осуществляется последовательная эмансипация субъекта (Фурсов 1989, 1995). Согласно М. Годелье азиатская и античная формы являются тупиковыми, так как ведут соответственно только к азиатскому и к рабовладельческому способам производства. Лишь германская форма Gemeinwesen приводит к феодализму, а от него к капиталистическому обществу (Godelier 1969). Даже Япония импортировала капитализм с Запада. Итальянский исследователь К. Д. Мелотти доводит число вариантов эволюции уже до пяти. Он дополняет Gemeinwesen славянской общиной, которой соответствует «русский» путь к бюрократическому социализму, а также особый тип архаической Gemeinwesen, предшествовавший японскому феодализму и капитализму (Melotti 1977).
Ряд исследователей полагают, что дело не в отличиях между Востоком и Западом. Согласно так называемому «закону Монтескьё» размеры общества коррелируются с типом политического режима. Для маленьких обществ характерна республика, для средних – монархия, для больших – деспотия. В такой позиции есть своя логика, поскольку значительная территория действительно предполагает бoльшие административные усилия власти (единственное бросающееся в глаза исключение ? США). Небольшая территория позволяет населению обеспечивать эффективный контроль за «управителями», препятствовать отдельным лицам монополизации политической власти, а в случае необходимости – ввести прямое демократическое правление. Придерживающийся этой идеи М. А. Агларов проводит прямые аналогии между общинными порядками Нагорного Дагестана и древнегреческими полисами. Агларов выделил два варианта дагестанских горских общин: дисперсные джамааты (общины), состоящие их нескольких небольших деревушек и возникшие в результате синойкизма урбанизированные джамааты. Джамааты объединялись в «вольные общества», последние составляли общий «союз» или «конфедерацию» вольных обществ нагорного Дагестана (Агларов 1988).
Настаивая на еще бoльшей распространенности «полисного» варианта развития, Ю. Е. Березкин убедительно доказал, что альтернативная вождеству социально-политическая организация была характерна не только для горских народов. Он сопоставляет археологическую модель вождества с данными раскопок ряда доисторических обществ Передней Азии и Туркменистана. Просчитав возможную численность населения этих обществ, он приходит к выводу, что численность их населения соответствует численности населения типичных вождеств. Однако археологические критерии чифдомов в этих культурах отсутствовали: вместо иерархической системы поселений ? дисперсное расселение общин; вместо резкой грани между элитой и простыми общинниками ? слабое проявление имущественного и/или социального неравенства; вместо монументальной храмовой архитектуры ? множество небольших (семейных?) мест для отправления ритуалов. Ю. Е. Березкин находит этноисторические аналогии в обществе апатани Восточных Гималаев (Березкин 1994, 1995а, 1995б; Berezkin 1995).
А. В. Коротаев (1995; Korotayev 1995) дополнительно привлек внимание к так называемым горским обществам в связи с проблемой «греческого чуда». Он показал, что децентрализованные политические системы горских» сообществ имеют принципиальное сходство с греческими полисами. Коротаев значительно расширил список подобных полисам обществ историческими и этнографическими примерами из Европы, Африки и Азии. Демократический характер политической организации горских обществ, полагает Коротаев, следует считать закономерным. Это было обусловлено рядом взаимосвязанных причин. Небольшие размеры обществ предполагали прямое участие всех членов общества в политической жизни (закон Монтескьё). Пересеченный рельеф не способствовал объединению общин горцев в более крупные иерархические структуры (например, в вождества), а также препятствовал подчинению горцев равнинным государствам соседей. Подобную защитную роль от соседей могли выполнять не только горы, но и болота (Белоруссия), моря, пустыни, безжизненные территории, а также сочетание тех или других (Карфаген, средневековая Исландия, Дубровник, Запорожская Сечь и подобные ей «вольные общества»). Разумеется, Коротаев признает, что одна только эта причина не может объяснить феномен «греческого чуда», равно как и то, что далеко не все горские общества были демократическими (например, империя Инков). Однако, вне всякого сомнения, особенности демократического устройства ряда древнегреческих полисов основываются именно на вышеперечисленных закономерностях.
Из вышеизложенного вытекают еще два важных следствия. Во-первых, не только горские, но и другие небольшие политии, защищенные естественными барьерами, могут создавать неиерархические формы правления. Это позволяет сделать вывод, что параллельно с созданием иерархических обществ (вождеств и государств) существует другая линия социальной эволюции – неиерархические общества. В зарубежной науке для обозначения данной дихотомии нередко пользуются терминами иерархия – гетерархия, сетевая ? корпоративная стратегии (Crumley 1995; Blanton et al. 1996; Haas 2001; Trigger 2003; Bondarenko 2006 и др.).
Все это дает основание предположить, что социальная эволюция является многолинейной. Суть данного явления хорошо выразил Эрнст Геллнер. «Политические единицы в аграрную эпоху очень различаются по размерам и типу. Но их можно приблизительно разделить на два вида или скорее полюса: локальные самоуправляющиеся сообщества и большие империи. С одной стороны, существуют города-государства, остатки родовых общин, крестьянские общины и так далее, ведущие свои собственные дела, с очень высоким коэффициентом политического участия (по удачному выражению С. Андрески) и с неярко выраженным неравенством; и с другой стороны – огромные территории, контролируемые сконцентрированной в одном месте силой» (Геллнер 1991: 47).
...Попытки проверить данную модель на основании формальных кросскультурных методов демонстрируют устойчивые корреляции между такими показателями как «размер семьи», «родовая организация», с одной стороны, и степень демократичности политической организации, с другой. В частности, для иерархических обществ характерны жесткие надобщинные структуры, родовая организация, большесемейная община, тогда как для неиерархических – территориальная организация, территориальная община, малые формы семьи (Бондаренко, Коротаев 1999; Коротаев 2003). Можно также допустить, что данная билинейность имеет какие-то более фундаментальные основания, поскольку она характерна не только для развитых цивилизаций, но ее истоки можно проследить на самых ранних этапах истории человечества и даже у приматов (Бутовская 2000).
Израильский антрополог М. Берент считает, что классический полис не может считаться государством. Полис был «безгосударственным обществом», в доказательство чего Берент приводит большое число разнообразных аргументов (Berent 1998, 2000; Берент 2000). В полисе не существовало готового государственного аппарата, а контроль над управлением обществом осуществлялось всеми его гражданами. Несколько ранее, в 1989–1991 гг., на страницах журнала Вестник древней истории уже прошла подобная дискуссия о характере римской государственности. Зачинатель полемики Е. М. Штаерман выступила с точкой зрения очень похожей на позицию Берента. Согласно ее мнению классический римский полис периода республики не может считаться государством. Аппарат исполнительной власти был ничтожно мал. Не было прокуратуры и полиции. Не было ни налогов, ни аппарата для их сбора. Подати с провинций и рента за общнественные земли собиралась откупщиками. Истец сам обеспечивал явку ответчика в суд и сам же должен был заботиться об исполнении приговора. Все это свидетельствует по ее мнению о том, что « в Риме того времени по существу не было органов, способных принудить исполнять законы, да и сами законы не имели санкции» (Штаерман 1989: 88). В качестве этапов на пути к государствености Штаерман рассматривает диктатуру Суллы, правление Помпея, первый триумвират, триумф Цезаря. Но только при Августе был завершен процесс создания государства (административный аппарат, преторианская гвардия, когорты стражи, профессиональная армия).
Признание греческого и римского общества безгосударственным заставляет совершенно по-иному посмотреть на многие вопросы. Если принять точку зрения, что полис не является государством, то следует признать, что совсем не обязательно безгосударственное общество должно быть первобытным, и, следовательно, цивилизация не обязательно предполагает существование государственности. Этот тезис подтверждается исследованиями по истории кочевников-скотоводов.
Еще одним альтертативным государству вариантом является социальная эволюция сложных обществ степных номадов Евразии – «кочевых империй». Снаружи эти империи выглядели как деспотические завоевательные государства, так как были созданы для изъятия прибавочного продукта извне степи. Но изнутри империи номадов оставались основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. Сила власти правителя степного общества основывалась на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от торговли, дани, и набегов на соседние страны. Кочевники скотоводы выступали в данной ситуации как класс-этнос и специфическая ксенократическая (от греч. ксено – наружу и кратос – власть) или экзополитарная (от греч. экзо – вне и полития – общество, государство) политическая система. Образно можно сказать, что они представляли собой нечто вроде «надстройки» над оседло-земледельческим «базисом» (Крадин 1992, 2002).
Вне всякого сомнения, данную политическую систему нельзя считать государством. Однако это не свидетельство того, что такая структура управления была примитивной. Как было показано выше, греческий и римский полис также не могут считаться государством. Но как быть с кочевниками, каким термином описать существо их политической системы? Учитывая ее негосударственный характер и развитую иерархическую структуру, мной было предложено характеризовать «кочевые империи» как суперсложные вождества (Крадин 1992, 2000, 2002; см. также: Трепавлов 1995; Скрынникова 1997; Крадин, Скрынникова 2006).
Мир-системный подход
У истоков мир-системного подхода стоял французский историк Ф. Бродель. В его трехтомнике посвященному генезису капиталистической цивилизации идет речь о взаимосвязывающей все общества «мир-экономике». У нее имеется свой центр (со своим «сверхгородом»; в XIV в. им была Венеция, позднее центр переместился во Фландрию и Англию, оттуда в ХХ столетии за океан в Нью-Йорк), второстепенные, но развитые общества, окраинная периферия. Торговые коммуникации связывают разные регионы и культуры в единое макроэкономическое пространство (Бродель 1986–1992).
Эти идеи были развиты И. Валлерстайном (Wallerstein 1974–1989; Валлерстайн 2001). Главной единицей развития Валлерстайн избирает не «национальное государство», а социальную систему. Системы имеют определенную логику функционирования и развития. Они основаны на определенном «способе производства». И. Валлерстайн понимает термин «способ производства» как особую форму организации трудового процесса, в рамках которой посредством какого-либо разделения труда осуществляется воспроизводство системы в целом. Главным критерием классификации (и одновременно периодизации) способов производства у Валлерстайна выступает способ распределения. В этом он следует идеям К. Поланьи. Соответственно выделяются три способа производства и три типа социальных систем: 1) реципроктно-линиджные минисистемы, основанные на отношениях взаимообмена, 2) редистрибутивные мир-империи (в сущности, это и есть «цивилизации» А.Тойнби), 3) капиталистическая миросистема (мир-экономика), основанная на товарно-денежных отношениях (Wallerstein 1984: 160ff). Это стадиальная составляющая мир-системной теории.
...К. Чейз-Данн и Т. Холл сформулировали наиболее обоснованную на настоящий момент концепцию исторического развития мир-систем. Понятие «способ производства» они предлагают заменить более точным термином «способ накопления». Способов накопления три: (1) основанный на родственных связях (по сути дела речь идет о реципрокатном обществе), (2) даннический и (3) рыночный. В соответствии с данными способами производства они выделяют три типа мир-систем с подвариантами:
(1) основанные на родстве (бесклассовые и безгосударственные системы охотников, собирателей и рыболовов; классовые, но безгосударственные вождества);
(2) даннические (первичные государства, первичные империи, мир-системы со многими центрами [например, Месопотамия или Мезоамерика], коммерциализированные даннические мир-системы [например, средневековая Афро-Евразия]);
(3) капиталистические (капиталистическая, с центром в Европе с XVII в. и современная глобальная) мир-системы (Chase-Dunn 1988; Chase-Dunn, Hall 1997, 1998; Hall 1996, 2000, 2001; Чейз-Данн, Холл 2001 и др.).
Без преувеличений можно сказать, что в настоящее время мир-системный подход является наиболее перспективной методологией для описания крупномасштабных исторических процессов. Более того, следует сказать, что данная парадигма имеет все перспективы использовать строгий аппарат точных наук для построения математических моделей систем разного уровня – от мини-систем до глобальной Мир-Системы. Правда, до недавнего времени процесс моделирования социальных систем осуществлялся в известной степени стихийно. Представители точных наук самостоятельно строили модели социальных систем (Капица 1996; 1999; Малинецкий 2001; Чернавский 2001; Малков 2002 и др.). Имеются очень удачные крупномасштабные проекты привнесения математических моделей из биологии и экологии в историю человечества (Turchin 2003; 2006; Турчин 2007). Наконец, сами представители социальных наук в сотрудничестве с математиками взялись за построение базовых моделей эволюции Мир-Системы (Коротаев, Малков, Халтурина 2005, 2007 и др.), выявлены важные закономерности, позволяющие объяснить динамику экономических и политических циклов (Нефедов 2003, 2005, 2007).