Когда мы попытались расшифровать место «света» в художественном мире Щ., он нас разыграл – придав всем сочетаниям со словом свет клишированный или иронический оттенок. Но метафизику света в его художественном мире все же отыскать можно – она скрывается за иными словами, не за оппозиций «свет и тьма», а за цветами: белый и черный.
Рассматривая всю совокупность значений «белый и черный» в корпусе Щ., попытаемся разобраться, в какие части художественного мира входит эта оппозиция. Прежде всего – отголоском игры со словом «свет» - выделим иронико-романтическую оппозицию. Здесь «белое и черное» - ходовое клише, всем понятное, вызывающее определенные ассоциации и используемое именно для этой цели – создать чувство понятного и привычного клише («выигрывали белые и черные», «бумага бела, чернила черны»).
Еще один аспект этой игры в клише – использование модной и в основе также романтической игры против навязываемых ценностей. Это весьма распространенная игра, когда белые и черные, светлые и темные силы – равно чуждые человеку, принуждающие его к какому-то выгодному им поведению, два внечеловеческих порядка. Позиция человека – отстраниться от навязываемых ценностей, понимания, что они равно условны и насильственны. Тогда белые и черные выступают синонимами, они в равную цену: царство хаоса и порядка одинаковы в том отношении, что то и другое – принудительно по отношению к свободному человеку. Это весьма распространенный смысл оппозиции белого и черного, так что и этот смысл «фальшивой оппозиции» можно отыскать в художественном мире Щ.
Теперь у нас остается большая совокупность употреблений «белого» и «черного», где уже нет иронии, работы с клише. Здесь автор использует белое и черное, свет и черноту вполне традиционным для культуры образом – обозначая два полюса, который кажется ему злым и который кажется добрым, выделяя ценное и обозначая противное.
Черное и белое – истинная оппозиция, где противопоставляется то, что в данном художественном мире полагается хорошим, ценным и то, что видится злым, испорченным.
И – вот сюрприз! – мы снова попадаем к знакомым образам, потому что именно они маркированы оппозицией белого и черного. Противостоят облако и оковы, иначе говоря – неуловимое, зыбкое, высокое и тяжкое, сковывающее, неподвижное, ленивое. В иных сочетаниях образов мы сталкивались с этой оппозицией – это были пески и горы, болота и горы. В соединении с оппозицией белого и черного это проявляется как сияние белоснежных горных вершин и черноты низин. На многих примерах можно видеть, как эта тема сияющей высоты приводит к образам гор и облаков, а рядом – мечты, тумана, сказки, высоты – с одной стороны, и ленивого лежания, неподвижности, бесформенности – с другой. Так что с точки зрения обыденного словаря безобидное и скорее приятное сидение в оранжерее в рамках этого художественного мира – зло, смерть и чернота.
Еще одна связь от оппозиции белого и черного протягивается к недавно затронутому значению «гордый». Белый связан в этом художественном мире со смелостью и гордостью.
Отдельно можно посмотреть, как часто вместе с «белым» - оцениваемым положительно – возникают образы вольного ветра, тумана, дымки, облака, пыли, дальних странствий.
Конечно, дело не в словах. Все эти разные обозначения указывают на то, что представляется добрым и ценным, что занимает верхнюю позицию в этом художественном мире – и это не удается высказать одним словом. Это и неуловимое облако, сказка, мечта, мираж, сон – и высота, сияющий снег, разноцветные горы. Слова уточняют друг друга, отрезая ненужные значения: тут становится очевидным, что мираж – это не тот мираж, что обманывает, а тот, что манит, и облако – не холодная хлябь, а небесный туман.
Использование слов «белый», «черный» и близких словоформ в данном художественном мире выводит на соотношение ценного и противного, того, что обычно обозначается как «свет» и «мрак». И можно видеть, что же конкретно в данном мире ценно, что светит и множеством образом, слов, значений обогащает другие слова. Может быть, это можно назвать свободой – но слово лживо, когда одиноко, и свободой разные люди могут именовать вполне противные друг другу концепты. Здесь это – независимое странствование, движение за мечтой, нескованное передвижение.
Чернь, чад и черный эфир
Значения цветов не исчерпываются оппозицией, и «черное» означено не только в контрасте с «белым». Просматривая список употреблений «черного», мы получаем несколько групп значений.
Прежде всего отметим ту самую иронико-романтическую опоозицию. Помимо нее, видим след истинной оппозиции с белым – употребления «черного» в связи с «оковами», несвободой. Здесь черное – это тяжелое, насильственное, несвободное.
Еще одна группа значений «черного» названа «чад». Можно сказать, что многие значения очень тонко дифференцированы. Мы уже видели, что «цвет» может входить в клише «букета» и означать скорее нечто отрицательное, а может входить в образ «разноцветных гор» и обозначать весьма положительное в этом художественном мире. Такая же дифференциация есть и по поводу черного.
«Дым» обычно означен положительно, в связи со сходством с туманом, облаком и мечтой. Но у него есть и темным близнец – чад, и чад означен отрицательно, это один из синонимичных образов, входящих в «полюс черноты», обозначающий то, что противно в этом художественном мире.
Кроме того, есть группа значений, где черным обозначены, скажем так, некоторые природные тела. Камень, волна и лес могут быть черными, это подчеркивает мрачность этих образов – но не гарантирует их «отрицательности». Это именно «черный цвет» - мрачный, не радостный, но не связанный со злом.
Есть и еще одна группа значений «черного» - самая неожиданная и потому, может быть, интересная. Это группа значений, где «черное» входит в оппозицию с золотым фейерверком.
Связей с другими художественными образами, по крайней мере отчетливых, мы пока не обнаружили. Насколько можно понять, это самостоятельный образ, не еще один синоним светлого и ценного, не синоним облака.
Черное здесь часто выступает как «черный эфир» - не самое обычное словоупотребление, эфир в обыденном употреблении скорее светлый и сияющий. В данном художественном мире эфир – черный. Этот эфир – не светоносный эфир античного мира, это эфир радиосвязи, это такой образ техники, технологии – черная, невидимая среда коммуникации.
И вот этому техногенному эфиру, черному, внеприродному – противопоставлен образ золотого фейерверка. Впрочем, не так ясно, противопоставлен ли – может быть, этот черный эфир расцвечен золотом фейерверка, это часть черного эфира. Но в любом случае можно зафиксировать в этом художественном мире отдельный значимый образ – черноту технического, радиочастотного эфира, в котором безумно пылает бенгальский огонь передаваемых символов.