6. В связи с типологией высказываний о смерти нашлось пять типов времени.
Первое время – линейное и счетное, измеримое и аддитивное. Таким образом говорят о смерти других, обозначая на шкале времени памятную дату.
Второй тип – объемное время, нечеткое, неаддитивное, несчетное, «местное». Это время ценностно окрашено, и потому нельзя обменять один кусок на хронологически ему равный другой.
Третий тип – время отсутствующее. О нем специально говорят как об отсутствующем, и потому это понимание следует вынести в отдельный тип. Это время, о котором говорят в связи с пониманием смерти как небытия. Иногда это отсутствующее время понимается как время остановившееся, замерзшее.
Четвертый тип – время повторяющееся, закольцованное или замедленное. Об этом типе времени чаще говорят в связи с процессом умирания.
Пятый тип – мгновение/вечность. Так говорят о посмертном поведении души, когда относятся к смерти личным образом, и умудряются иметь о ней какие-то представления. Это – проекция времени после смерти в систему представлений живущего человека.
7. Из соотношения тем наличных и отсутствующих или редких, можно сделать вывод, что «провалилась» тема христианского посмертия, хотя не посмертия вообще.
Возможно, это связано с тем, что в массовом понимании православного христианства отсутствует структуризация посмертного существования. В западном, католическом регионе такой структурой было Чистилище, в восточных религиях очень богатые и подробные представления о посмертии. А о том, чего нет, говорить нечего, и эта смысловая дырка, раскрываясь, прихватывает близкие темы. Иначе трудно объяснить, почему нет христианских представлений о посмертии, хотя тема посмертного существования души во всей данной тематике – едва не самая обычная и очень широко обсуждаемая.
8. В высказываниях о времени и смерти значения времени – ведомые, они следуют за типологией смерти. Видимо, в таких высказываниях говорящего в первую очередь волнует то, что он имеет сказать о смерти, и указания на время подстраиваются к этому главному пункту высказывания.
9. Смерть выступает в этической системе как предельная (абсолютная) ценность, и потому именно в сопоставлении с ней выясняются «настоящие», серьезные ценности говорящего сообщества. Тема смерти проявляет скрытые в том числе и от самих говорящих истинные ценности.
Можно видеть, что не являются настоящими ценностями никакие из экономического круга – деньги, карьера, комфорт, достаток и т.п. даже не упоминаются, то есть не нашлось людей, которые бы полагали эти ценности сопоставимыми со смертью. Нет ценностей социального круга – власть, управление, стремление повести людей к светлому будущему и т.п. социальные ценности отсутствуют полностью. Нет ценностей правового круга – стремления к справедливости, верному суду и воздаянию.
Система ценностей, как она видна из предельной темы смерти, очень проста. Для большинства людей со смертью вообще ничто не сопоставимо, это единственная серьезная вещь, то есть для жизни у них ценностей нет. Но у некоторых осталась этика, выдерживающая столкновение со смертью. Это этика личности и личных отношений. Ценятся любовь и покой. Иногда любовь дополняется сексом, покой толкуется как «положительное ничто», остановившееся в точке время, которое, однако, не понимается ни как дурная бесконечность, ни как полная остановка или исчезновение – это нечто, похоже на формулу «оставьте меня все в покое», возможность остаться наедине с собой, со своей личностью.
Любовь и покой – активная и пассивная форма личной этики. Никаких иных сопоставимых по силе ценностей в обществе нет. Это означает ситуацию ценностной депривации. Для множества ситуаций и множества людей ценностей нет вообще – настоящих, выдерживающих столкновение с «пустотой жизни». Значит, обыденная жизнь лишена настоящего ценностного регулирования, в ней идут игры понарошку – то есть, конечно, есть иерархические системы, управляющих поведением, в некоторых системах карьера значит, например, больше, чем любовь к домашним животным – но вся эта система ценностей обыденной жизни не рассматривается как предельно-серьезная, это всё временные, условные установления, которые можно менять, нарушать и игнорировать, ведь все это – в преддверии неотвратимой смерти, а с ней справиться нечем.
***
То, что таких высказываний практически нет, указывает, как кажется, на потерю таких смыслов. Важно помнить - их нет в просмотренной выборке. Может быть, это "не интернетные" темы, может быть, так получилось случайно. Но это факт - этих смыслов нет.
Зная материал, можно выдвинуть хорошее предположение. Эти темы существуют, они просто не связаны со "смертью". То есть, например, о спасении души вполне говорят и даже много - просто это другие клише, чтобы они включались в разговоре, надо искать на другие слова. А со смертью эти смыслы не связаны - в современной речи, по крайней мере интернетной речи. Насколько говорение через интернет отличается от доверительной беседы в кафе или на кухне - мог бы быть отдельный разговор. Достаточно сказать, что нет материалов, которые позволили бы решить этот вопрос. Можно верить, что в личном общении оффлайн говорят на особые темы, можно верить, что не все доверяют сети - но это лишь неосновательная убежденность, подкрепить ее нечем.
Скорее всего, в большинстве случаев в интернете говорят обо всем, как и в личных разговорах. "Отсутствующие" смыслы есть, но в самом деле редки - совсем редки. Их подавляющее большинство людей не использует. То есть говорят и о игре, и о спасении - но обычно не в связи со смертью.
И тут вопрос - как же так случилось, что тема спасения оказалась в массовом сознании, в обычно приходящем на ум клишированном типе разговора - отвязанной от смерти?
Видимо, знакомые типы "философских" разговоров о смерти, - знакомы нам через литературу. Философы в книгах об этом говорят, говорят вероучители и иные "громкоговорящие" акторы. А вот среди "обычных" разговоров такие связи отсутсвуют или по крайней мере очень сильно ослаблены. Так что те смыслы, с помощью которых общается большинство людей - это terra incognita. Что именно выпало из "обыденного сознания", что с чем повязано - кто же знает? В книгах пишут другое, у книг долгая память - именно потому, что они - книги. А в современных разговорах ситуация совсем иная. То молчаливое большинство, которое Гуревич изучал по приводимым в проповедях примерам для XII, XIII, XIV вв. - сейчас говорит. Но оно, как и прежде, весьма отличается от привычного для книжной культуры. По умолчанию "все" привыкли ставить знак равенства - ну что может быть в головах у людей, когда мы, такие умные, прочли все, что они могли прочесть, и все знаем?
Однако редукции и разрывы связей смыслов вполне себе создают новые смысловые структуры. Поэтому имеет смысл приглядываться. Чтобы понимать своих современников. Молчаливое большинство стало теперь говорящим и даже очень болтливым, но по-прежнему остается очень малоизвестным.