Именно поэтому «честное выражение внутреннего чувства» имеет малое отношение к художественности. Если вы плещете краску на белый лист в сильнейшей ярости – не факт, что у вас получится хорошее художественное изображение. Вот хоть самое банальное: если искренняя ярость плещет красной краской на лист – это будет совсем другое, чем если коричневой или желтой. Поэтому художественное мышление все время смотрит в две совершенно разные стороны – в мир (допустим, внутренний – это совершенно все равно) и в зрителя: как это ему будет видеться?
(C) 
zh3lЕсли этот процесс оставлен «бессознательному опыту», это может быть художественным. Но не будет мышлением. Если же все вопросы, возникающие по этому поводу – по поводу выражения – вопросы о том, какова же на самом деле «идея». Как в ней всё устроено, что с чем связано, и вопросы о том, как будет устроен зритель, что ему поэтому надо показать сразу и в центре, а до чего он должен дойти взглядом, когда он наконец добредет до левого нижнего угла, обследовав до того верхний правый и нижний правый – после верхнего левого, конечно – вот все эти вещи могут решаться также мышлением, и это будет мышлением художественного.
Художественным в области мышления будет, если задаваться целью выражать мысли – как в обсуждаемых примерах выражалось зрительное изображение. Когда имеется мысль и хотелось бы ее высказать. Возникают вопросы: какими примерами ее иллюстрировать? Сколько должно быть таких примеров? Насколько они должны быть разнообразны – или, напротив, похожи? Мысль показать в одном выгодном для ее понимания плане – или добавить также неудобные ее ракурсы, где она похожа на другие мысли и может быть с ними спутана? Давать мысль в статике или показать также и в динамике, как она меняется, какие претерпевает метаморфозы, как переходит в иные формы и куда ведет потом, когда ее форма исчерпается и она станет способом видения иных мыслей? Вот это всё и всякое прочее и есть художественное относительно мышления.
Решения о плане выражения всегда подразумевают конструирование зрителя. Зрителя, допустим, еще нет – а художник его уже создает. Каждое произведение искусства создается в паре со зрителем. Причем бывает, что «картина» получилась, а зритель – нет. То есть художник может создать адекватное, прекрасное выражение некой идеи – и создать зрителя, который не смог образоваться в реальности. Ну нет таких людей, не смогли они появиться. Тогда это будет «непонятное» произведение. В малом образе это касается любого художественного произведения: вот есть круг знатоков, которые очень хвалят, и вот безмерные массы равнодушных, которые пожимают плечами. Это у художника получилось создать (или предвидеть появление) вот такого числа зрителей его произведения – а прочие не получились.
В этом смысле интересно читать тех, кто оставил текстовые отображения своих идей – помимо художественных. Тексты Вагнера или Кандинского, или тексты Штейнера. Когда читателю, с одной стороны, дан мир идей этого человека – и художественные произведения его. И можно видеть, для каких идей есть зрители. Для каких нет – и можно рассуждать, что именно в мире идей или в способе выражения читается теми или иными зрителями. А что – нет.
Более того, можно создавать произведения для людей, которые жили в прошлом или будут жить в будущем. Скажем, можно понять, как была устроена, скажем, древнеегипетская душа, как человек Египта смотрел на мир – и попытаться создать произведение для древних египтян. Казалось бы, зачем – у них была уже живопись и скульптура, архитектура. А аниме? А театр? Можно пробовать создавать современные жанры искусства, которые появились лишь недавно, для зрителя, которого уже нет. Но поскольку многие люди отстают в развитии, он может еще жить – и такое «кино для древних египтян» могло бы многое объяснить в восприятии кино…