Посылка хорошая: сейчас мы знаем, что мир не прост, а сложен. Простые модели более не вызывают доверия. Объяснять сложные явления мы пока не умеем. Как возникают новые живые формы? Каким образом из эмбриона развивается котёнок? Это очень трудные вопросы, настоящих ответов на них нет.
После этой фиксации – наука бессильна, ага! – Шелдрейк предлагает свой ответ. Существуют неведомые никому и непонятно как обнаружимые морфогенетические поля, которые строят все формы в мире. И кристаллы, и атомы, и молекулы – и котят с носорожками. Они же строят сознание, мысли, «я». Так что шелдрейковские морфогенетические поля – наследник энтелехии Дриша, эфирного и астрального тела – в общем, всего самого лучшего. Опять же, если речь идёт о допущении – ну, ладно, хотя выглядит как-то неуклюже.
Шелдрейк делает эти поля научной концепцией, и при этом производит подмену вопроса: эти поля объясняют лишь повторение форм, а не их возникновение. То есть раз возникший кристалл, родившийся котенок или научившаяся чему-то крыса создают (как – неизвестно, да и ладно) особое новое формополе, из-за которого новые кристаллы, котята образуются легче, и новые крысы научаются быстрее. Буквально – если одну крысу научить в Лондоне, то – независимо от нее – следующая крыса в Нью-Йорке будет учиться быстрее. Так, мол, это можно проверить.
Дальше идёт дискуссия – о свободе науки и высказывании неожиданных взглядов; о подтверждениях гипотезы Шелдрейка (крыс таки учили. Они таки учились быстрее), о недостоверности этих результатов (положа руку на сердце, я примерно представляю, в чем там дело, хотя в двух словах это не объяснишь). В целом у концепции непрерывно заплетаются ноги – отчего я не говорю по-китайски, коли миллионы китайцев породили дикой силы морфогенетическое поле… Ну и подобные каверзы.
Главная же беда – полная ненужность этой всей «концепции». Потому что таких концепций у нас уже есть. Вот хоть генетика. Значительно лучше обоснованная штука, зачем ее менять на какие-то такие поля? Пока непонятно, как именно от информации в зародыше перебраться к взрослой окончательной форме. Вопрос – как? А идея Шелдрейка вводит массу новых сущностей, но не отвечает даже на самое маленькое «как». То есть он начал с того, что наука не умеет объяснять происхождение сложного. И сам ничего о происхождении не сказал – отвечая на иной вопрос: как уже возникшее новое становится устойчивым. Об это есть кому сказать получше Шелдрейка.
Лучше бы он ответил на вопрос, который сам же поставил, чем в середине книги прятать часть карт в рукав и доставать оттуда своих королей – морфогенетические поля и формативную причинность. Эти короли и без него имеются – о финальной причине Аристотель сказал лучше, да и морфогенетических полях многое хорошо сказано. Так что – лучше бы помолчал…