Как же приходится изучать эту культуру, которую так непросто обосновать, на которую трудно указать и которую приходится ежечасно делать только для того, чтобы она была?
Ю.С. Степанов утверждает: «В Словаре речь идет о концептах, представляющих собой в некотором роде «коллективное бессознательное» современного российского общества...» (КСРК, с. 8).
А.Я. Гуревич указывает на сложности изучения культурной «истории социального». «Историю приходится изучать «изнутри» – в полной мере принимая в расчет взгляды и верования участников исторического процесса, в том числе не одни лишь отчетливо прорефлексированные идеологические установки, но и размытые во всей толще общества, более текучие и расплывчатые социально-психологические формы. ...История «сверху» неотрывно связана с историей «снизу», историей того образа мыслей, которую современные исследователи нередко называют историей народной культуры» (ССК, с. 7).
И снова установки исследователей поражают своим сходством. Впрочем, высказанная и тем, и другим ученым мысль имеет довольно долгую историю. В 1821 г. Вильгельм фон Гумбольдт в сочинении «О задаче историка» сказал: «В ходе этого исследования делалась попытка внушить две вещи: что во всем происходящем действует не воспринимаемая непосредственно идея и что познана эта идея может быть только в пределах самих событий. Поэтому историку не следует искать решения всех вопросов только в материальном мире и исключать идею из изображения происходящего» (В. Гумбольдт. 1985. Язык и философия культуры». М. с. 306).
Эту мысль мы выскажем так: история есть симптоматология духа; осмысленные исторические процессы проявляются в материальных событиях как симптомы движения идей; отсюда ясно, что история искусств и легенды, мифы, традиции, мнения общества дают историку ключ к пониманию происходящих в истории процессов – деятельности идей. И потому сравнение словарей можно рассматривать как прямое действие по сравнению культур. Мы находимся в ситуации работы с самим объектом (культурой), когда сравниваем содержание этих словарей. Обе культуры отразились в этих симптомах, позволяя нам сквозь них увидеть первореальность идеи, творящей культуру.
Сравнение концептов
Где и как живут люди
Город и деревня
Сначала посмотрим, что говорится в соответствующих статьях словарей о городе. В КСРК (с. 657) имеется статья о городе: идет рассказ о типах городов, о начале их появления, о динамике развития и устройстве (слободы и пр.). В целом это рассказ о морфологии города. Статья эта ничем особо не выделяется среди других, и ничто не говорит, что мы имеем дело с каким-то особым явлением культуры.
Зато в ССК (с. 113) статья о городе занимает чрезвычайно важное место. Город описывается функционально, через функции составляющих его блоков, это функциональное описание дополняется эволюционно-структурным описанием, с упором на типы правового оформления городского местожития. Город в Европе – это особый тип социальной организации, самостоятельная политическая и административная единица, корпорация с особым городским правом. Городское право сложилось из системы феодальных привилегий и частноправового иммунитета. Город – «коллективный сеньор», он главенствует над окружающими его поселениями. Важнейшая функция города – экономическая. В городе возникает особый социальный тип – горожанин, который обладает примечательным набором качеств: рациональность, расчетливость, индивидуализм, социальная мобильность (ССК, с. 119). Подчеркивается, что город – это важнейшая, центральная реалия Запада.
Община, которой никогда не было
Теперь из города отправимся в деревню. В «Русском словаре» сама деревня не привлекает особого внимания, но зато в ней живет община, обладающая особой значимостью. Утверждается, что община – своеобразная, нигде более в Европе не встречающаяся, ячейка общественного уклада русской жизни (КСРК, с. 655). Деревня и община – центральные элементы русской культуры.
А что наблюдается в другом культурном мире, в Европе? ССК сообщает, что германцы жили хуторами, общин у них не было, и позднее ничего подобного общине в Европе не возникало. Сельские поселения Запада примерно до 1000 г. были «малы, подвижны, рыхлы по структуре, социально малозначительны, концептуально не осмыслены» (ССК, с. 134). То есть с самого распада Римской империи (которая, кстати, была империей городов) и до XI в. на Западе деревня была совсем незначительна и даже ученые, во все скрупулезно вникающие, говорят о ней такие мизерабельные слова, что вчуже жалко делается.
Зато в XI в. произошла т.н. «сеньориальная революция». Закон и порядок покинули пространства Европы, разграбляемые викингами, сарацинами, местными сеньорами. В таких условиях земледельцу никак пахать нет возможности, если не прибиться под крыло одного из сеньоров-разбойников, который, по принципу Е. Шварца («Единственный способ избавиться от дракона – завести себе собственного»), будет оную деревню сам грабить, а от прочих грабителей охранять. Так около тысячного года в Европе произошло «изобретение деревни». Но никакой общины в деревне не было, и особого вида «общинного» права, наподобие городского права, не сложилось.
Итак, деревню в Европе сделали рыцари. Далее ССК в статье о деревне говорит, что позднесредневековая деревенская демократия выросла из олигархии, нужной сеньориальной власти. То есть слабое и отдаленное подобие русской общины, называемое в Европе позднесредневековой деревенской демократией, возникло по инициативе «сверху», для удобства управления зависимыми крестьянами. Далее в «Словаре средневековой культуры» говорится, что позднее в Европе появляются крестьянские общины, но только в XII-XIV вв., и на основе церковных приходов. Община создавалась вокруг приходской церкви, и роль ее была невелика.
Резюмируя, «Словарь Запада» заключает, что крестьянство появилось в Европе в XI в. с укреплением феодальных отношений. Этот удивительный одиннадцатый век вообще породил множество особых объединений: в это время родилась деревня, университет, крестьянская община, городская корпорация и воровской цех. В общем, в разбойный век народ объединялся, как мог. При этом специально оговаривается (ССК, с. 241), что крестьянство в Восточной Европе, в России – принципиально иное явление, чем «крестьянство» Запада. В словаре утверждается, что на Западе никогда не было крепостного права; крепостной в России был бесправен совсем, абсолютно, как раб, а на Западе все имели определенные права, входили в систему Права, связывающую все общество Запада.
Итак, если в «Русском словаре» особое место занимает деревня, община и крестьянин, то в «Словаре Запада» столь же особое место принадлежит городу, его корпоративным правам – и горожанам. Получается, что в русском мифе особое место занимает община с ее особыми свойствами – коллективизмом, взаимопомощью, некоторой даже соборностью, и вырабатывается особый тип человека – общинник. Миф этот оспорен, опровергнут, забыт, повторен, снова разбит наголову, снова выступает из ничего... И вот – глядите! каким уродился его западный близнец: миф о городе – коллективном сеньоре, о движителе истории (экономическом двигателе культурного процесса), о городе, который порождает своего человека – горожанина, которому уже даже Макс Вебер не нужен и протестантизм ни к чему, он уже готовый деятель нового времени, он уж не просто горожанин, а прямо-таки живой глобалист (помните? рационален, расчетлив, индивидуалистичен, социально мобилен... и я чуть не написал – политкорректен).
Назвать что-то мифом – вовсе не значит сделать его несуществующим. Как уже говорилось, оба словаря представляют собой культурное действие, которое обосновывает культуру фактом своего свершения. Сейчас, в лежащих перед нами культурах (словарях) ситуация выстроена так, что на Западе действовал город, породивший своего особенного обитателя. Заостряя различия словарей, мы можем сказать: западный горожанин построил Новое время, новую Европу, открыл Америку, сделал ее свободной, разыграл две мировых войны, устыдился, покорил свободолюбивой Америке весь мир, разнес ось зла в крохи говённые и принялся за построение глобального мира. А в России была община, которой больше нигде не было, и она породила общинника, который, правда, не успел развиться, и черты его характера тем самым были унаследованы россиянами виртуально – не от самого общинника, а от идеи о том, каким бы он был, если бы существовал, и это виртуально-культурное наследование оказалось столь прочным, что определило существеннейшие черты русской культуры и русского бытия.
Сравним отношение города и деревни в системе Запад/ Россия. В обоих регионах представлены оба члена пары (везде есть городские и сельские поселения), но системообразующим в каждом из культурных регионов является свой тип поселения – и свой тип человека. Западная культура – городская по происхождению, а русская культура в большей степени связана с деревней.
Разумеется, если брать ситуацию более крупномасштабно, то могут выявиться всякие дополнительные обстоятельства. Например, можно развить сказанное в словарях таким образом. Для деревенской России особо важной окажется роль Центра, Столицы, в той или иной степени проецирующейся на любой провинциальный центр. А в городской культуре Запада, может статься, выделенной окажется функция границы, фронтира, куда «храбрые Билли» идут из городов убивать и умирать. Дополнив понятиями «столицы» и «фронтира» городскую Европу и деревенскую Россию, мы получим значительно более объемную картину. Но это – другой масштаб, позволяющий увидеть явления интересные и значительные, но не определяющие своей спецификой всю культуру.
Так, как выстраивается противопоставление из словарей – Город на Западе и Деревня в России, – не увидеть мелких деталей, зато можно различить самые общие контуры культуры: подняться над деревьями и увидеть Лес.
В самом деле, при чрезмерно детальном рассмотрении мы запутываемся в мелких различиях и неточных сходствах, и лес человеческих культур остается не увиденным. В наших словарях речь идет о двух огромных районах этого леса – и мы видим. Что в одном «лесообразующий» фактор – город, в другом – деревня.
Дом
С темой деревни и города тесно связан такой концепт, как «дом». В Европе, по ССК, единицей аграрного населения была не община (которой не было, согласно словарю Запада), а усадьба, хутор, дом и домохозяин. Так в словаре и говорится: домохозяин – наиболее зримая основа публично-правового и этно-культурного существования варварской Европы. Дом (ССК, с. 143) – основополагающая социальная структура всех крестьянских культур, универсальная матрица представлений и жизненных практик людей. Далее в статье ССК говорится прежде всего о праве на дом, о правах и обязанностях членов домохозяйства. Дом – крепость не только для рыцаря, но и для любого крестьянина. Дом означал собственное пространство, в котором действовало собственное право, и отождествление дома с хозяином укрепляло развитие индивидуалистических тенденций в Европе.
Совсем иначе выглядит рассказ о доме в Словаре русской культуры (КСРК, с. 806). Даже наоборот, совсем он не выглядит. Статья называется «Дом, Уют». О доме в ней почти ни слова, основной объем статьи посвящен слову «уют», которое, как выясняется, для русского языка чужое, однако интересно, откуда пришло и что означает. Затем в статье разбираются признаки уюта, говорится об интерьере и комфорте. А потом к этой статье добавлена дополнительная, связанная концептуально статья – «Буратино», очень интересная статья и очень подробная: история оживших кукол, с массой интересных текстов и занимательных мыслей. Только о доме там ничего не говорится...
Если можно резюмировать статью одного словаря словами из другого, то надо прямо сказать, что дома в России – «малы, подвижны, рыхлы по структуре, социально малозначительны, концептуально не осмыслены». Никакого собственного пространства, крепости, отождествления.